Кейт Лаумер - Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]

Дзок, нахмурившись, покачал головой.

— Для того, чтобы перенести тело через энтропийный порог, требуется фантастическая энергия. Гораздо большая, чем для перемещения через А-линии, например. Вы говорите, что оказались там без всякой механической помощи?

Я кивнул.

— А что это за нулевое время?

— О, это очень сложное понятие, — Дзок был занят тем, что внимательно следил за работой приборов, снимая их показания и занося данные в записную книжку. Как эксплуатационник шаттла он был на голову выше меня.

— При нормальных условиях мы движемся в направлении, которое можно для удобства назвать перемещением вперед. Перемещаясь по Сети, мы движемся перпендикулярно этому вектору, то есть, другими словами, вбок. А нулевое время… Ну, представьте себе, что оно расположено под прямыми углами к обоим. Это безжизненный континуум, в котором энергия тенет странным образом.

— Тогда, выходит, это не город преобразился, а я сам? Выходит, что я вышел из своего нормального континуума и попал в состояние нулевого времени.

— Именно так, — сочувственно поморгал мне Дзок. — Я могу себе представить, в каком состоянии вы находились, думая иначе.

— Теперь я начинаю понимать случившееся, — сказал я. — Хегруны изучают Империум из нулевого времени, готовясь к вторжению. И их техника гораздо сильнее, чем то, что имеется у нас. Поэтому нам понадобится помощь. Как вы думаете, Дзок, окажет нам ее ваша администрация?

— Я не знаю, Байард, — почти по-человечески пожал плечами Дзок. — Но, будьте уверены, что я сделаю все, что будет зависеть от меня.

Я проспал беспокойным сном прямо на полу за сиденьем пульта управления, прежде чем Дзок разбудил меня. Я встал за его спиной и уставился на экран. Мы находились теперь среди витых башен и минаретов — розовых, желтых, светло-зеленых, которые были устремлены в ясное утреннее небо.

— Боже, как прекрасно! — только и мог вымолвить я. Но тут же рассудок взял у меня верх и я задал сокровенный вопрос:

— А как по отношению к вашему дому, Дзок? Ужо близко?

— О, башни Зая! — почти пропел Дзок. — Ничто не может с ним сравниться!

— Хочется надеяться, что и прием будет таким же соответствующим, — буркнул я.

— Послушайте, Байард, — нерешительно начал Дзок, — я должен вам что-то сказать, Э-э… откровенно говоря, в умах наших чиновников существует предубеждение против представителей «гомо сапиенс». Предубеждение, возможно, безосновательное, но с ним все же придется считаться.

— Что? Предубеждение? — я не мог скрыть свою озабоченность. — И что лежит в основе этого недоброжелательного отношения?

— Определенные расовые черты. У вас репутация жестоких, любящих насилие, существ.

— Понимаю. Мы не столь нежны и мягки как хегруны, например. Но мне хотелось бы задать вам одни вопрос, Дзок. Не могли бы вы припомнить, кто это ввязался в драку с хегрунами и овладел этим шаттлом, на котором мы сюда прибыли? А?

— Да, да и у нас некоторая воинственность. Но вы, наверное, заметили, что даже хегруны стремятся скорее захватить в плен, чем убить, и хотя они жестоки, это жестокость равнодушия, а не ненависти. Я видел, как вы пнули одного из них, когда вас бросили в камеру. Заметили ли вы, что он даже не попытался дать вам сдачи?

— Любой начнет мстить, если с ним обращаться жестоко.

— Но только вы, сапиенсы, систематически истребляли все другие формы гуманоидной жизни в своих естественных континуумах. — Дзок теперь слегка разволновался. — Вы, лишенные кожаного волосяного покрова, в каждой линии, где вы существуете, — обитаете в одиночестве! Давным давно, при первом столкновении «лысого» человечества с нормальными волосатыми антропоидами — движимые чувством стыдливости своей наготы — вы начали уничтожать ваших «волосатых» братьев. И даже сегодня, после стольких лет, ваши умы окутаны древним комплексом вины и стыда, связанным с этим истреблением ни в чем не повинных существ.

— Так что? Вы считаете нас, наше нынешнее поколение ответственным за то, что случилось или могло случиться тысячи лет назад?

— В моей части мира, — пожал плечами Дзок, — мирно сосуществуют три человеческих расы. Мы, австралопитеки, если использовать ваш термин, родезианцы — отличные работники, сильные и трудолюбивые, хотя и не слишком умные, и пекинезы — производные, вы, наверное, знаете — синелицые ребята. Мы живем вместе в полной гармонии, каждая группа живет в своем социальном секторе и каждая вносит свой вклад в нашу общую культуру. Тогда как вы, сапиенсы, живете только сами, так как остальных уничтожили.

— А как же я, Дзок? Я тоже кажусь вам маньяком-насильником? Я что, проявил по отношению к вам какое-то отвращение?

— Ко мне? — Дзок пораженно уставился на меня, но через мгновение расхохотался: — Кто? — он снова зашелся в смехе.

— Что вас так рассмешило, Дзок?

— Вы с вашим бедным голым лицом — вашими хилыми конечностями и дегенеративным телосложением — и вам еще нужно преодолевать свое естественное отвращение ко мне? — Он чуть не падал с кресла.

— Ну, если я и чувствовал отвращение, то у меня хватало порядочности хотя бы забыть об этом, — обиженно проговорил я. — Не забывайте, что с моей точки зрения вы выглядите довольно… необычно.

Дзок прекратил смеяться и взглянул на меня почти извиняюще.

— Да, это так, — признался он. — И ты перевязал мне руку и выстирал мне форму.

— И умыл твою старую несчастную рожу, не так ли?

Дзок улыбался теперь почти что пристыженно. — Прости меня, старина, меня, похоже, немного занесло в сторону.

Я махнул рукой.

— Все мои разговоры, — продолжал он, — не что иное, как чушь. Забудь о них, Байард. Надо судить о человеке по его поступкам, не так ли? Но сколько же еще у нас чиновников, которые не могут избавиться от своих расовых недостатков.

Он нерешительно протянул мне свою руку.

— Пустая рука, без оружия, а? — Он улыбнулся и пожал руку.

— Ты хороший парень, Байард, — проговорил Дзок. — Если бы ни ты, я все еще гнил бы в этой страшной камере. Я всегда буду помнить об этом и поэтому постараюсь, насколько это будет в моих силах, помогать тебе.

Он нажал на рычаг управления, переключил реле переноса в нерабочее состояние и шум генераторов поля стих. Дзок обернулся ко мне:

— Вот мы и прибыли. Этот день может оказаться знаменательным для наших обеих рас.

Мы вышли на широкий простор площади, окруженной деревьями с яркими геометрическими формами клумб и фонтанами, искрящимися в лучах, солнца. На площади находились тысячи австралопитеков, прогуливающихся парами и спешащих куда-то с важным видом срочности, который был отличительной чертой чиновников не только здесь, но и у нас дома. Не странно ли?